Российский министр культуры запретил мой новый фильм, «Смерть Сталина». Он сказал, что эта сатира была частью западного заговора, имеющего целью дестабилизировать положение в стране. Сейчас в разгаре предвыборная кампания и мы все знаем, как яростно Путин презирает идею вмешательства в выборы иностранной власти. Итак, мой фильм вошёл в чёрный список и никому в России официально нельзя его посмотреть.

Последним, что я ожидал, были сердечные поздравления, но именно это я получил от многих инсайдеров киноиндустрии. Пачки твитов и электронных писем сообщали мне насколько умно было создать такую шумиху и как замечательно это выглядело бы на наших постерах. Русские провели нам маркетинговую кампанию, которую не сделать ни за какие деньги.

Мне пришлось сказать этим инсайдерам, что реклама эффективна только в том случае если она заставляет больше людей купить продукт, который вы продаёте, и так как мой продукт был запрещён, то его по определению нельзя купить. Грубо говоря так чувствует себя директор по маркетингу напалма: он или она может мечтать о самых невообразимых постерах, но это не пустит товар на прилавки.

Более важно то, что этот акт цензуры не обрадовал меня. Переполняющие меня эмоции – это грустное разочарование, что в мире с мгновенной коммуникацией и анархическим распространением информации люди думают, что вполне нормально запрещать вещи, которые им не нравятся. То, что они запрещают фильм, насмехающийся над репрессиями, в высшей степени иронично, понятно, но я до сих пор не нахожу в этом удовольствия.

Меня удивляет что в 2018 году люди до сих пор думают, что цензура работает. Опрос, проведённый в России месяц назад выявил, что большинство респондентов знали о мом фильме в основном потому, что он был запрещён. И конечно россияне славятся ловкостью при обходе средств киберзащиты, что значит, что довольно многие из них знают, как найти кино в сети, к тому же бесплатно. (Кто-то твитнул мне фото себя, смотрящего фильм на ноутбуке на Красной площади, прямо под окнами кабинета Путина. Я был восхищён его смелостью, но поскольку он скачал фильм нелегально, я немедленно заявил он нём властям).

Цензура скорее напоминает что-то из середины 20-го века. Опять же неудивительно, учитывая, что международная политика проходит через ретрофазу. Лидер китайской коммунистической партии закрепляет за собой пожизненное лидерство, российский президент объявляет, что создал ядерное супероружие, партии правого крыла набирают силу, сравнивая иммигрантов с вредными животными, беглых шпионов травят в Лондоне. Как призраки прошлого эти старые избитые сюжетные ходы теперь преследуют настоящее.

Тогда довольно просто найти больше напоминаний куда бы мы ни посмотрели. Например, мы можем перейти от бессмысленной цензуры в России к топорным попыткам Трампа загасить своих оппонентов в США. Государственная цензура делает преступлением точку зрения. Она определяет чьё-либо мнение как противозаконное. Так, когда Трамп пишет в «Твиттер» что «Си Эн Эн» или «Эн Би Си» «враги народа», он называет то, что ему не нравится, незаконным. Это тот, припомните, чья главная мантра во время предвыборной кампании была «Посадить её!»

Но Трамп действует только в рамках того, что политики робко пытались безнаказанно делать годами. Когда Сара Пейлин ездила по красным штатам в ходе республиканской программы 2008 года и называла их «Реальной Америкой», она имела в виду, что все остальные не были американцами. Хиллари Клинтон навесила на своих оппонентов ярлык «корзина позора», продолжая эту традицию.

Я бы поспорил по поводу того, что действия Трампа в меньшей степени тянут к автократам середины 20-го века чем самые современные последствия действий большинства из нас. Если Трамп нагло пытается поставить критику вне закона, то это потому, что он зависит о соцсетей, оружия 21-го века которое даёт пользователям возможность блокировать, отписаться и сообщить о том, что нам неприятно.

Хотя хорошо быть в состоянии остановить словесные оскорбления и сообщения ненавистников, я беспокоюсь что соцсети также заставляют нас избегать любых споров, которые неприятно звучат для нас. Зачем агонизировать над тем, как стоит ответить на атаку, когда можно просто одним щелчком избавиться от неё? Больше и больше из нас по умолчанию блокируют тех, что не согласны с нами. Вместо того, чтобы обосновать своё мнение в ходе дебатов, мы просто не предоставляем нашим оппонентам платформу для этого. Если мы стали более воинственными в отношение наших убеждений, это могло получиться потому, что мы исключили всех остальных от их оспаривания. Мы как солдаты в броне, которые отказываются идти на поле боя, потому что там небезопасно.

Вот почему мне так грустно. При реальной демократии множество мнений находится в гармонии. Если мы не допускаем других мнений, тогда мы постепенно станем невосприимчивы к демократии.

Я всегда считал, что чувство обиды вполне нормально. Если наши взгляды устойчивы, нам стоит воспринимать шутки или противостоять контраргументам. Если хотите, ответ на вызов делает сильнее.

И эти мнения должны быть реально очень сильными: в конце концов, однажды в дверь постучится реальный диктатор и как нам тогда к этому готовиться?

Армандо Иануччи

0

0