Когда Дэвид Стинсон закончил среднюю школу в Гранд-Рапидс, штат Мичиган, в 1977 году, первое, что он сделал, это устроился на работу на стройку. Однако, через несколько лет бизнес стал неважным. Стинсону тогда было 24 года, он должен был кормить двух детей. Ему было нужно что-то стабильное. Как он недавно объяснил за обедом, это значило найти место в одной или двух компаниях в округе, которые давали надёжную работу по рабочей специальности. «Я буду работать или в «Дженерал моторс» или в «Стилкейс» к концу года», – поклялся он в 1984 году. Через несколько месяцев он получил работу в «Стилкейс», у самого крупного производителя офисной мебели в мире, и с тех пор он постоянно работал на металлообработке в Гранд-Рапидс.

Стинсону теперь 58. У него полное красноватое лицо, копна седых волос и величественные брюшные мышцы. Его рубашка поло цвета морской волны имеет нашивку с его должностью – «Начальник зоны» – и, как и у всех на заводе, у него всегда с собой пара защитных заглушек для ушей, висящих на шее на ярком шнуре. У его очков по бокам защитные планки, что делает его похожим на учёного со странностями.

«Я не жалею, что пришёл сюда», – говорит Стинсон. Мы сидели в заводской столовой, и Стинсон разворачивал свой итальянский сэндвич из магазинчика, который каждый четверг предлагает рабочим сэндвичи по 4 доллара вместо обычных 8. «Было время, когда я думал уйти, но тут намного более приятная атмосфера. Технология в этом тоже сильно помогает. Вместо того, чтобы снять с тебя ответственность, это сильно помогает. Тут чувствуется будущее».

Уильям Санди-мл, рабочий на окрасочной линии 64 лет, сидел рядом со Стинсоном с коробкой жареной картошки и баночкой кетчупа, бросив свои защитные очки на стол. «Мы пытаемся шутить над этим, – сказал он низким голосом, почти рыком. – Всё может стать хуже».

Санди, у которого аккуратно причёсанные волосы и озабоченное лицо, смахивающее на сову, начал работать в «Стилкейс» в 1972 году после ожидания в очереди из 600 людей, чтобы просто подать заявление. «В то время они сделали работу в «Стилкейс» очень выгодной», – говорит Санди. Менеджеры завода ездили на модных машинах и имели ещё один дом на озере. Компания оплачивала обучение детей сотрудников в колледже, а дети проводили лето работая на заводах. Были пикники и турниры по боулингу, в одном из которых однажды приняло участие 1 500 человек. (Турнир всё ещё проводится, теперь там около 300 участников).

В девяностые в «Стилкейс» работало более 10 000 сотрудников по всей стране. Компания владела семью заводами в районе Гранд-Рапидс, производящими кресла, шкафы для документов, столы, а также гайки, болты и колёсики, применяемые при сборке. Работая плечом к плечу, сотрудники полировали и красили деревянные части и собирали металлические части вручную. Сегодня в Мичигане только два завода «Стилкейс» – металлический, который делает столы и шкафы для бумаг, и рядом с ним «деревянный», которые производит деревянную мебель. Всего на них занято менее 2 000 рабочих. Ещё один и последний завод в США, расположенный в Афинах, штат Алабама, даёт постоянную работу одной тысяче человек.

История «Стилкейс» во многом представляет собой история производства в США. Компания была основана в 1912 году для производства единственного изделия, огнеупорной металлической мусорной корзины. Когда экономика в следующем десятилетии расцвела, зарождающимся корпорациям понадобилось обставить свои офисы столами, полками и перегородками. «Если ты ходил в школу в восьмидесятых в Гранд-Рапидс и не хотел идти в колледж, и шёл на работу в «Стилкейс», ты был в порядке, – сказал мне Роб Киркбрайд, который почти два десятка лет писал про «Стилкейс» в «Гранд-Рапидс пресс» и в других публикациях. – Это было как выигрыш в лотерею».

Потом взрыв пузыря доткомов и бесчисленные стартапы подорвали их выпуск офисной мебели. К 2001 году «Стилкейс» потеряла треть объёма продаж и начала закрывать заводы по всему западу Мичигана. Производство переместилось в Мексику, Китай, а затем в Индию. В 2011 году компания объявила о новой череде закрытий и увольнений, закрыв ещё один завод около Гранд-Рапидс, один в Техасе и один в Онтарио в Канаде. Почти всё производство стульев было переведено в Мексику.

Сегодня, когда американские компании сообщают о рекордных прибылях и требуют новых рабочих площадей, «Стилкейс» снова на подъёме. Ей штаб-квартира, размещённая в перестроенном заводском здании, является лабораторией трендов в разработке рабочих мест, включая помещения без стен со стеклянными перегородками, где люди сидят за своими ноутбуками или склоняются стоя над высокими столами. На двух мичиганских заводах, который по-прежнему открыты, сотрудники производят металлические детали для мебельных наборов и столы для конференций из шпона десятков оттенков.

Так как технология сделала работу более быстрой, эффективной и безвредной для природы, продукция создаётся с помощью более меньшего числа рабочих. «Компании, само собой, не публикуют пресс-релизы, сообщая: «Мы не нанимаем больше рабочих», но я слышу это на улице», – говорит Киркбрайд. Теперь автоматические линии и роботизированные манипуляторы поднимают столешницы, которые раньше таскали мужчины. Стинсон провёл меня через плотный ряд машин, мимо гигантского станка, который делает картонные коробки, чтобы заводу не нужно было заказывать их. «Можно просто потыкать в тачскрин и пожалуйста, мне надо 86-17, бум-бум-бум, мне надо 14 штук. Жмём кнопку, и машина нарубит их тебе, – говорит он. – Это очень круто. Тут дело не в сокращении мест, мы снижаем объём отходов».

Будучи начальником зоны, Стинсон отвечает за примерно 15 рабочих в секции производственной линии, которая делает части серии «Олоджи» – регулируемых по высоте столов, следуя моде на стоячие рабочие места. До прошлого года рабочим надо было справляться с длинным списком операций, мучительно доставая нужные части из корзины, наполненной болтами, гайками и шпильками разных размеров и вставляя каждую из них в правильные отверстия в нужном порядке. Сейчас компьютеризованные рабочие станции, называемые «визуальными столами», диктую рабочим шаг за шагом как им следует собирать мебель. Процесс практически безошибочен: система не даст рабочему перейти на следующий этап, если предыщий был выполнен неправильно. Мы встали позади молодой женщины в поло и шортах из лайкры с длинным хвостом белых волос. Когда этап был выполнен, луч света падал на следующую деталь, что сопровождалось звуками «бип-бип-ввуш». Сканер над столом отслеживал всё происходящее, отправляя собранные данные на «Айпеды» невидимых инженеров. Рабочие, которые следуют строгому автоматическому протоколу – некоторые называют их «роботами из мяса» – не нуждаются в длительном обучении. Даже отвёртка присоединена к руке робота. Рабочему нужно только подвести её к нужному месту, и машина сделает свой фокус. Десять лет назад промышленные роботы помогали рабочим при выполнении их задач. Сегодня рабочие – те, кто ещё остались – помогают роботам делать их работу.

Десятилетиями среди экономистов бытовал традиционный взгляд что технологические достижения создают столько возможностей для рабочих, сколько им нужно. В последние несколько лет, тем не менее, исследования стали приносить иные результаты. «Не то чтобы у нас теперь кончается работа или места, – говорит Дэвид Аутор, экономист Мичиганского технологического института, который изучает влияние автоматизации на трудоустройство. – Но ряд людей с простыми навыками может перестать зарабатывать необходимую сумму на стандартный набор, который они получают сегодня за свой труд. Мы это уже видим». Так как автоматизация снижает зарплаты, работы на заводе становится всё меньше, и её привлекательность падает.

Этот процесс, как считает Аутор и другие экономисты, может породить неравенство. Рынок труда построен на идее нехватки труда: у каждого человека есть рабочий потенциал, его собственная способность работать, которая нужна работодателю и которую он может продать на рынке труда посредством трудоустройства в течение всей карьеры, длящейся примерно 30 лет. Эта модель разрушается. «Это не значит, что больше нет денег, просто они теперь у владельцев капитала, у владельцев идей, – говорит Аутор. – А капитал распределяется менее справедливо, чем рабочая сила. Все рождаются способными к работе, но не все рождаются с капиталом».

На металлическом заводе «Стилкейс» автоматизация заставила компанию искать больше образованных менеджеров, которые теперь должны иметь за плечами колледж, а не только среднее образование. Компания, следуя модели «производства без потерь», предложенной «Тойотой», нанимает молодых инженеров для исследования данных компании в поиске дополнительной «эффективности», которая может увеличить автоматизацию. Для людей с техническим образованием, которые могут управлять автоматизированными системами, и для владельцев компаний, которые находятся в процессе автоматизации, потенциал увеличения своего благосостояния значителен. Но для низкоквалифицированных рабочих это другая история. В своей работе, опубликованной в начале этого года, экономисты Дарон Ацемоглу из Массачусетского технологического университета и Паскуаль Рестрепо из Бостонского университета, изучили местные рынки труда в США между 1990 и 2007 годами, и они обнаружили, что концентрация промышленных роботов в отдельно взятом регионе напрямую связана со снижением числа рабочих и уровня зарплат. Технологии могут дополнить эффект глобализации. По одной из оценок средний рабочий на производстве в США зарабатывал на 9 процентов меньше чем такой же рабочий в 1973, хотя экономика в целом выросла на 200 процентов. В «Стилкейс», признаёт Стинсон, рабочие получают ту же зарплату, что и в 1987.

Тем не менее, ни Стинсон, ни Санди не считают, что автоматизация угрожает их рабочим местам. Санди вспоминает времена, когда Френк Мерлотти, легендарная фигура «Стилкейс», который ушёл на пенсию с должности президента компании в 1990 году, приезжал на завод и выступал перед рабочими с воодушевляющими речами. «Френк смотрел на вас, и говорил это прежде чем затрагивал другие темы, – вспоминает Санди. – «Слушайте», – говорил он, – это вы, люди, вы, люди, все вы люди здесь, кто делают эту работу, из-за кого всё это происходит».

Санди горячо говорит о чести ручного труда. Он рассказал мне о поездке в Нью-Йорк со своими внуками, где они посетили Эмпайр-стейт-билдинг. «Вы, наверное, видели фото парней, который сидели там наверху на этой железке, очень высоко, и там обедали, – говорит Санди. – И у них там были заклёпки и другой материал. Но заклёпки, по-моему, это люди». Он, по-видимому, говорил о знаменитом чёрно-белом фото под названием «Обед на вершине небоскрёба». «Это была одна из интереснейших вещей, что я там видел, во всём Нью-Йорке, эти ребята из прошлого. Строившие это здание. Как они это делали, понимаете? Это удивительно».

По мнению Санди, было что-то незаменимое в комбинации разума и человеческих рук. Подумайте обо всех вещах, которые роботы не могут делать: запустить руки внутрь вещей, распаковать коробку, завязать галстук. Даже в автоматизированном будущем, считает он, вам будут нужны люди чтобы использовать мудрость, накопленную годами благодаря опыту. «Вам всё равно будут нужны люди, – говорит он. – Кому-то по-прежнему надо будет управлять машиной, которая должна делать всё подряд. И говорить нам, когда машина станет работать не так как надо».

Лаборатория «От людей к роботам» университета Брауна находится на первом этаже красного кирпичного здания в центре Провиденса, штат Род-Айленд. Она похожа на огромный гараж, заполненный грязными оборванными диванами и кучами устройств и игрушек вместе с коробками из-под еды. Тут несколько дней назад робот с толстыми красными руками отрывал лепестки искусственной ромашки. Робот, которого в лаборатории называют «Винни», держал цветок пинцетом с резиновыми наконечниками, вытягивал другую руку, слегка поворачивал её и направлял в сторону ромашки. Он издавал звук работающего мотора, как будто думая, что делать дальше. Затем рука дёргалась в сторону цветка, хватала лепесток и кидала его на стол. Она снова отводилась назад с механическим звуком «вжик-у-а-а». Движения напоминали доисторическую птицу.

Лаборатория была создана Стефани Теллекс, профессором информатики, изучающей способы создания роботов, которые могут работать совместно с людьми. «В широком плане моя исследовательская программа направлена на создание роботов, которые могут работать с людьми над сложными задачами, – сказала мне Теллекс. – Мы пытаемся создать роботов, которые смогут здраво воспринимать и манипулировать объектами в своём окружении».

Слово «манипулировать» часто используется робототехниками. Даже на высокоавтоматизированных заводах работа по упаковке или сборке мелких частей делается людьми. Самый способный робот, сталкивающийся с объектом, который он раньше не видел, может взять его только в 90 процентах случаев, что недостаточно для промышленного использования.

Решение этой проблемы – обучение машиные работе со случайным набором объектов нестандартных форм – может иметь огромное значение. Теллекс предвидит машины, которые меняют подгузники и готовят обед. На её курсе «Коллаборативной робототехники» один студент предложил научить робота делать салат. «Это очень трудно и дорого делать салат с помощью робота, – говорит ассистент Теллекс Джош Рой. – Мы шутили, что можем сделать салат с помощью робота, который будет стоить 30 000 долларов». Часть задачи, неважно какой, – разработать «конечный прибор», устройство в виде кисти на конце руки робота, которое может хватать предметы разной формы и разного размера из разных материалов с различным уровнем давления. Самая сложная часть, которой занята Теллекс, включает в себя обучение робота воспринимать разные объекты, чтобы он понимал что нужно делать.

Винни был запрограммирован одной из студенток Теллекс, Ребеккой Панков, кандидатом на степень доктора наук, занимающейся подготовкой к защите первый год, у которой яркие коричневые глаза и рябинки на лице. «Это не очень отточено, – говорит Панков, в то время как Винни продолжает отрывать лепестки. – Это скорее концепт». Она продолжила: «Я выбрала этот проект потому что я думала, что это интересная проблема компьютерного видения. Она применима к другим вещам, с которыми я работаю после занятий. И я подумала, что это очень здорово».

Промышленный робот должен брать тот же самый объект с того же места раз за разом. Проблема, и перспектива открыть многомиллиардный бизнес, в том, как научить робота действовать в окружении, которое постоянно меняется. Это было заданием Винни. «Робототехники говорят: «Всё, что человек может делать через пять лет после рождения, легко для робота, – говорил мне немного раньше один из студентов Теллекс. – Научить играть в шахматы – без проблем. Научить ходить – ни за что».

Джон Оберлин, ещё один кандидат в доктора, у которого коричневый хвост из волос, защитные очки и сандалии с шерстяными носками, склонил свой длинный торс над компьютером на приставном столике. Экран показывал то, что видел Винни через камеру на своей руке. «Если бы я захотел попробовать подбирать эту ленту снова и снова, – Оберлин подобрал и бросил моток изоленты, – то она существует только в одном виде, на столе, – сказал он мне. – Я могут просто запомнить как она выглядит на этом месте, и потом всё, что мне надо сделать, это посмотреть на это место. Но лепестки на цветке падают по разным траекториям. Иногда они слегка поворачиваются, иногда они могут наклониться, иногда согнуться, значит, они деформируемые. И поэтому их трудно обнаружить».

Панков восстановила искусственный цветок с маленькими магнитами на лепестках, что позволяет их прицепить на место и использовать снова. «Камера сейчас делает снимок стола, – говорит она. – И потом вы ставите цеток, и она снова делает снимок. И устройство скажет: «О, есть разница между двумя снимками – появился цветок».

Рука Винни двинулась, сжала концы пинцета на лепестке, оторвала его и затем бросила на стол. Она сделала звук «вжик-у-а-а» и вернулась на исходную позицию. Цикл продолжился пока не остался один лепесток. Он торчал под неудобным углом, и рука Винни долго висела над ним. Панков и Оберлин нервно наблюдали за этим.

Винни двинулся, его рука слегка изогнулась, и он расположил её рядом с цветком так, что казалось, что ничего не получится. Пальцы раскрылись, пытаясь схватит лепесток, но ничего не получилось. Затем рука оттянулась. «Вжик-у-а-а».

Оберлин поправил цветок. «Я думаю, надо немного ниже…», – сказал он. На этот раз у Винни получилось оторвать последний лепесток.

Панков и Оберлин поговорили о настройках, которые надо было сделать, чтобы технология была применима в реальном мире. «Можно представить возможность классификации или осмотра растений или других структур в плане их частей, чтобы создать или локализовать каждый из лепестков – это можно использовать в реальной промышленности, – говорит Оберлин. – Можно представить применение это техники моделирования к реальным растениям».

«Черника, – тихо говорит Теллекс, наклонившись к окну. – Вот моя цель. Люди не станут платить за отрывание лепестков у ромашек. Но они будут платить нам за сбор черники». Она посмотрела на стол и голый стебель ромашки. «Он собрал все? По порядку? Это превосходно. Я никогда не видела, чтобы робот мог такое. И это круто. И мы кое-что узнали, делая это».

Сбор фруктов и другой продукции, что подразумевает часы под палящим солнцем, это работа, от которой американцы всё больше отказываются, и её приходится отдавать низкооплачиваемым иммигрантам. Теперь применение выходит за рамки сельского хозяйства. Робот, который может успешно собирать чернику, может заниматься множеством дел, которые сегодня являются вотчиной людей. В принципе, он может бросить вызов промышленной робототехнике – не только достать бумажник из корзины, но обследовать его и достать кредитку.

Руководители корпораций хотят знать ответ на этот вопрос, но они редко задают его публично. Автоматизация является темой, которую затрагивают с высокой степенью дипломатичности, как в Европе, так и в США. Голландская сеть супермаркетов «Ахолд Делхейз», которой в США принадлежат бренды «Стоп энд шоп» и «Пипод», надеется, что через пять лет все её магазины будут убираться роботами. Хотя компания неохотно делится деталями идеи, образы, которые возникают в голове напоминают Айзека Азимова и частично доктора Сьюза – двери закрываются одним ударом и проходы между полками оживают, металлические объекты шуршат по полу, яркие тряпки и губки падают с потолка, после чего происходит взрыв из мыльной пены и маленьких морковок. Но цель, как заявляет пресс-секретарь компании, не заменит людей. Используя роботов-уборщиков, «у наших сотрудников в магазинах будет больше времени на клиентов».

Такие инициативы не ограничены ни частным бизнесом, ни конфиденциальной информацией. В южной Дании местное правительство наняло главного специалиста по робототехнике, Поула Мартина Мёллера, чтобы внедрить больше роботов в публичный сектор, в большинстве своём в целях экономии. Он решил, что датская больничная система, от которой требовали сокращения расходов, может получить выгоду от автоматического персонала. На рынке было очень мало медицинских роботов, поэтому Мёллер и его команда взяли маленьких мобильных роботов с подвижными руками, разработанных для работы на складах, и переделали их чтобы они могли подносить расходные материалы врачам и медсёстрам. Машины работали хорошо, катаясь по хирургическим палатам и психиатрическим отделениям как услужливые крабы, никогда не жаловались и не устраивали перекуров. Но Мёллер не был готов к реакции персонала больниц, который увидел в своих механических помощниках замену себе, и стал пытаться саботировать их применение. Фекалии и моча появились на зарядных станциях.

С тех пор Мёллер стал молиться на «управление переменами» и необходимость осторожно обходиться с людьми при внедрении новых технологий. «Как налогоплательщик, мы платим 33-34 доллара в час за неквалифицированную работу, – сказал он мне. – Роботы стоят около 95 центов в час максимум. Если посчитать, можно взять 35 роботов вместо одного человека. Так что можно посмотреть в глаза реальности и фактам. Это значит, что у вас есть куча подсобников, которым нужна работа». В качестве компенсации он предлагает использовать сэкономленные роботами средства, по крайней мере на начальном этапе, для переподготовки уволенных людей, чтобы они могли заняться более сложной работой, которую роботы (пока что) не могут делать.

В США, где автоматизация на производстве не менее политически окрашена, руководители корпораций отказываются говорить на эту тему. Когда они высказываются по этому поводу, их обычная линия сводится к тому, что роботы не заменяют людей, а просто помогают им снизить налогообложение. Это отчасти верно. Когда я спросила Дэйва Стинсона и его коллег в «Стилкейс» о том, как автоматизация повлияла на конвейер, они сказали, что по большому счёту работа стала легче. Завод стал чище, менее шумным, производительнее. Когда что-то было не так со сборкой, они могли моментально определить причину, глянув на данные. Тогда большинство рабочих было радо смене позиций вместо занятия одним и тем же делом годами.

Работа оказывала меньше стресса на их тела. В одно время 2 500 стальных столешниц сходило с конвейера каждый день, и два человека должны были потеть и напрягаться, чтобы поместить каждую из них в нужное место. Сегодня рука робота с захватами передвигает столешницы. Рабочие – пережившие падение экономики, оффшоры и технологические изменения – стали жить легче чем когда-либо. В прежние дни, говорит Стинсон, «было «Сколько я ещё смогу заниматься этим?» Ты всегда задавался этим вопросом – как долго я смогу делать это, чисто физически? В плане эргономики разница сегодня гигантская. Гигантская». Теперь он может работать дольше без выгорания, и работа стала легче. Кто будет жаловаться на это?

Автоматизация также увеличила объём производства в США, сделав производство более эффективным. Самой простой причиной повышения эффективности, конечно, является снижение числа рабочих. Тем не менее, когда производство, отправленное за рубеж, возвращается, оно снова создаёт немного рабочих мест, даже если они уже не такие прибыльные и их число несравнимо с прежним количеством. В прошлом году, впервые за несколько десятилетий, число американцев, занятых на производстве, увеличилось – больше позиций вернулось или их было создано больше, чем экспортировано – и решоринг, подпитываемый автоматизацией, основная причина этого.

На заводе площадью в 125 тысяч квадратных футов в Хэтфилде, штат Пенсильвания, в 45 минутах к северу от Филадельфии, десятки гигантских автоматических прессов расположились на цементном ландшафте. Они принадлежат «Родон груп», одной из самых крупных семейных компаний формовой заливки в стране. Основанная в 1956 году, компания делает миллионы высококачественных пластиковых изделий: контейнеров для косметики, козырьков, головок для булавок, пробок для бутылок.

Одним из подразделений «Родона» была компания по производству «строительных игрушек» типа «Лего» и «Фишертехник» под названием «Кнекс». Линия «Кнекс» была изобретена сыном основателя «Родон груп», и в конце 90-х и начале 2000-х ей управлял бывший сотрудник «Хасбро». «Хасбро», как и большинство американских производителей игрушек, перенесла производство в Китай, и управляющий решил сделать то же самое с «Кнекс». С аутсорсингом были проблемы: контроль за качеством был менее надёжным, было трудно быстро отвечать на запросы клиентов зависящего от трендов бизнеса. Но экономия была громадной: в среднем, расходы на производство были меньше половины того, что требовалось в США.

Майкл Аратин, нынешний руководитель «Кнекс брендс» и муж внучки основателя «Родона» сказал мне, что бизнес был относительно стабильным пока не наступил финансовый кризис и продажи упали. «Родон» уволил около 40 человек, примерно треть сотрудников. Аратин сказал, что, когда бизнес снова поднялся, дискуссия быстро переключилась на возврат уволенных. Одно из очевидных решений говорило само за себя: «Кнекс» могла перенести производство назад в США если смогла бы конкурировать по цене с производителями игрушек, работающими в Китае. Менеджеры «Кнекс» пришли к заключению, что решоринг был возможен, но им придётся максимально автоматизировать производство.

Во время недавнего визита, цех завода был наполнен звуками формовочных прессов, хлопающих с силой в 400 тонн. Людей не было видно. Большинство прессов работает 24 часа в сутки, затягивая пластиковый полимер в хоппер, разогревая его до 600 градусов Фаренгейта и затем выдувая жидкость в формы, представляющие собой огромные блоки из нержавеющей стали, точно изготовленные в соседнем цеху, чтобы создать деталь нужной формы. (Формы раньше делались вручную инструментальщиками, которых считали деятелями искусства. Сегодня группа программируемых роботов делает большую часть работы). Автоматические руки вынимают детали для охлаждения перед укладкой в коробки. Готовые части ярко оранжевые, пурпурные и красные, они похожи на конфеты в мелочной лавке. Как только коробки заполняются, рабочие заменяют их и откатывают полные для отправки клиентам.

25-летний «техник-автоматизатор» по имени Джон Уилсон был нанят чтобы помочь интегрировать роботов в производство в связи с увеличением степени автоматизации. Уилсон бледный и тощий, носит очки и тёмную бороду. Он говорит низким монотонным голосом и создаёт впечатление человека, которому легче общаться с экранами, чем с людьми. Ребёнок двух бухгалтеров, Уилсон окончил инженерно-механический факультет Филадельфийского университета в 2014 году и говорит, что искал место на производстве, где он мог бы работать непосредственно с разными типами автоматизированных машин. «Родон груп» дала такую возможность. За три года работы Уилсона в компании здесь появилось 24 новых автоматических пресса. Было время, когда на каждом прессе работал сотрудник завода, закидывающий полимер, крутивший ручки и нажимающий кнопки, а также вынимающий готовый продукт и загружающий его в грузовик. Сегодня, объясняет Уилсон, один оператор обслуживает от 8 до 10 прессов, которые контролируются цифровыми системами. Как и в «Стилкейс», роботы снизили число несчастных случаев. Когда я спросил есть ли на заводе работа, которую роботы не могут делать, Уилсон немного подумал и сказал: «Уборка пола за машинами и уход за ними».

Установив роботов и контролируя зарплаты и другие расходы, компания смогла вернуть 90 процентов своих деталей и продуктов в США – шаг, который Аратин любит называть «патриотическим капитализмом». «Родон» и «Кнекс» используют своё «Сделано в США» в маркетинге. Президент Обама посетил завод в Хэтфилде в 2012 году. Хиллари Клинтон заезжала в 2016. «Выбор как тратить свои деньги действительно имеет значение, – говорит Аратен. – Если вы покупаете у американского фермера или производителя, вы помогаете американской семье».

Сидя в конференц-зале компании, который был увешан полками с пластиковыми игрушками и старыми заказами из 50-х в рамках, Аратин говорит: «Я постоянно разговариваю с генеральным директором, который говорит: «Это не моя работа заботиться о всей стране». А я говорю: «Хорошо, а чья это работа?» Ты должен делать всё, что можешь в США, чтобы США оставались сильными». Он продолжил: «Если вы думаете, что выгодно иметь стабильную страну, где хорошо платят на работе и можно содержать семью, вам надо делать что-то в ответ. Мы отвечаем, да, перед акционерами, но и перед нашими сотрудниками, и перед нашим обществом. Мы приняли решение – мы будем получать меньше прибыли чтобы иметь возможность создать рабочие места здесь».

Аратин признаёт, что относительно продаж на заводе в Хэтфилде работает меньше людей, чем прежде. (Выручка «Родона» росла в среднем на 15 процентов каждые пять лет, хотя число сотрудников выросло более чем умеренно). Но рабочие места, которые уже есть и ещё будут созданы, говорит он, потребуют больше навыков и будут оплачиваться лучше. Он считает, что государство будет поощрять подобные шаги других компаний налоговой политикой и крупными инвестициями в образование, в то же время готовясь к грядущим технологическим изменениям. Тем не менее, Аратин не защищён от крупных финансовых игроков: в прошлом году он и остальные члены семьи решили продать «Кнекс» китайско-французской частной компании «Катай кепитал». Неясно, будут ли новые партнёры в долгосрочной перспективе придерживаться философии «люди превыше прибыли».

«Ветер меняется, – говормит Аратин. – Я думаю, что отчасти популизм во всём мире поднимается потому, что разрыв становится слишком большим. Такое большое неравенство создаёт в стране нестабильность. Может быть, 20 лет назад, у нас тоже было слишком много бедных, но они верили, что у них есть шанс. Я думаю, что это пропало».

Работой на производстве сегодня занято меньше 10 процентов американской рабочей силы. Так как заводы закрываются, уволенные рабочие ищут работу в фаст-фуде или гипермаркетах, где зарплата и льготы значительно менее привлекательны. И даже этих мест стремительно становится всё меньше. Розничная торговля в магазинах быстро проигрывает интернет-магазинам. «Макдоналдс» вводит «цифровые киоски заказов», которые заменят кассиров в 55 ресторанах к концу 2018 года. Тем временем, компании типа «Убера» и «Гугла» крупно инвестируют в беспилотные технологии, делая ставку на то, что такое автомобили изменят перевозки. В августе 2016 года «Убер» купил «Отто», стартап из Сан-Франциско, который продаёт технологию автоматизации дальних грузовых перевозок. В США около двух миллионов дальнобойщиков, большинство из которых мужчины без высшего образования. Их зарплата составляет треть расходов индустрии грузовых автоперевозок с оборотом в 750 миллиардов долларов. Рабочим местам на стройках также угрожает автоматизация. Фирма из Нью-Йорка представила систему с лазерным наведением, которая может укладывать от 800 до 1 200 кирпичей в день, больше чем в два раза, чем делает средний каменщик.

Для низкоквалифицированных рабочих работа на складе может показаться лучшим местом. Даже если «Таргету» или «Сэмс клаб» будет нужно меньше людей в магазинах, перемещение продуктов всё равно требует сеть складов для хранения и отгрузки товаров. «Амазон», крупнейший в мире онлайн-магазин, сегодня имеет более 90 000 сотрудников в своих американских распределительных центрах, и планирует нанять ещё несколько десятков тысяч. Работники всё ещё занимаются «сбором» на складах, используя свои пальцы и мозг, чтобы доставать мыло, кофе, тюбики с зубной пастой и миллионы других продуктов с полок и укладывать их в коробки, чтобы выполнять заказы, которые составляют увеличивающуюся долю предпочтений клиентов.

Но те же факторы, которые сделали склады привлекательными для рабочей силы, превратили их в желанную цель для автоматизации. В 2012 году «Амазон» потратил почти 800 миллионов долларов на покупку компании-производителя роботов «Кива», создающую машины, гоняющие по заводу и перемещающие высокие стойки с полками весом до 750 фунтов. Отчёт «Дойче банка» сообщает, что «Амазон» может сэкономить 22 миллиона долларов в год благодаря использованию машин «Кивы» на одном складе. Экономия по всей компании может достичь миллиардов. Имея такой мощный стимул «Амазон» думает купить или разработать системы, которые смогут заменить сборщиков заказов. Когда в июне компания объявила о планах покупки сети супермаркетов «Хоул фудс», быстро поползли слухи, что компания хочет автоматизировать как оптовые склады, так и розничные магазины.

Однако, просто автоматизировать старый склад — это полумера, как показал визит в «Симболик». Частная компания, расположенная в промышленном парке за пределами Бостона, продаёт полностью автоматизированные складские системы крупным розничным сетям, и новые склады заменяют старые примерно так же, как «Тесла» заменяет «Модель Т» (первая массовая модель «Форда»). Тестовый центр компании площадью в 20 000 квадратных футов представляет собой гигантский куб пересекающихся зелёных, жёлтых и белых стальных полок, рельс и клеток, которые тянутся от пола почти до потолка. Там нет проходов для лифтов и нет мест для людей, собирающих продукты. В этой матрице людям вообще нет места.

Роботизированные руки распаковывают поддоны с томатным соусом, сальсой, туалетной бумагой и газировкой и ставят их на голубую конвейерную ленту, по которой они едут глубоко в складскую ячейку. Флот маленьких зелёных роботов, которые выглядят как гоночные машины из фильмов студии «Пиксар» в реальной жизни, скользит внутри ячейки по выделенным рельсам, издавая высокие пищащие звуки. Они собирают коробки продуктов и складируют их на полках пока они не понадобятся. Потом алгоритм опять направляет маленькие робокары внутрь, чтобы они вынесли нужные продукты.

«Это абсолютно новая модель склада», – сказал Крис Гэхаган, генеральный директор «Симбиотик», показывая мне производство. Это мускулистый парень с грязно-белыми волосами, стянутыми сзади в хвост, который мог бы стать проводником по пещерам в Белизе. «Сегодня вы можете построить совсем маленький склад, или иметь больше артикулов, или снабжать больше магазинов с одного склада. Она даёт вам огромную гибкость».

Гэхаган был приглашён в 2015 году владельцем «Симбиотика» Ричардом Б. Коэном, избегающим прессы миллиардером, владеющим оптовой бакалейной фирмой «Си энд Си». Коэну была нужна система, которая сделала бы его склады более эффективными. Потом он понял, что может делать деньги, продавая систему другим торговцам. «Симбиотик» говорит, что у него сегодня больше заказов чем он может выполнить. Автоматическая система, отмечает Гэхаган, эффективна с первого взгляда. Так как она может хранить больше продуктов на малой площади, компании могут иметь более компактные склады вблизи своих магазинов, что сокращает перевозки. Роботом для работы не нужно освещение, поэтому склад может потреблять на 35 процентов меньше энергии чем обычно, снижая затраты на рабочую силу на 80 процентов. Много операторов складов ведут бизнес учитывая рабочие часы, чтобы минимизировать, кроме прочего, оплату за переработку. Но автоматизированная система может работать 24 часа в сутки. Типичная система стоит с установкой около 50 миллионов долларов, говорит Гэхаган – значительная инвестиция. Но, продолжил он, она окупает себя примерно через 4,5 года.

Мы прошли мимо знака на стене, гласившего «Безопасность наш главный приоритет», артефакт времён, когда в таких местах рабочие часто получали увечья, и поднялись по стальной лестнице. Кругом вокруг нас двигались машины, грациозно и неустанно выполняя свои задачи.

«Начинаешь искать все расходы, которых можно избежать, – сказал он мне. – Это феноменально. Итак, как только компания сделает это, она становится более конкурентоспособной». Это моментально оказывает давление на конкурентов, которые идут тем же путём. «Нельзя сидеть, работая неэффективно, – продолжил Гэхаган. – Ваш ассортимент не такой большой, вы платите больше за работу, больше за перевозки. Если новый стартап приходит в розницу, он начинает с этого». Он показал руками на ячеистое холодное пространство.

Самая главная человеческая должность на складе «Симбиотик» – «оператор системы», которая сродни авиадиспетчеру, когда ты сидишь весь день за рядом экранов и наблюдаешь за тем, что всё работает правильно. Пара людей будет нужна – пока – чтобы разгружать и загружать грузовики, привозящие и увозящие товар, и около четырёх механиков обслуживают роботов если надо (потому что «херня случается»). В целом, средняя система требует 8-9 человек в смену, доля того, что требуется для традиционного склада.

Большинство должностей на складе не пользуется популярностью и на эти места трудно найти желающих, заверил меня Гэхаган. Типичный работник может за смену поднять тысячи фунтов и пройти марафонское расстояние, делая это пять или шесть дней в неделю. Зимой может быть холодно, в летние месяцы стоит жара. «Текучка огромная», – сказал он. С автоматической версией один высококвалифицированный человек сидит за консолью и вводит команды, и ему платят в час почти вдове больше чем обычному рабочему.

Гэхаган отказался говорить о клиентах «Симбиотика», которые не горят желанием привлечь внимание к своему интересу к практически безлюдным складским системам. «Существует некоторое беспокойство, учитывая нашу… политическую ситуацию, – сказал он. – Это реалии времени, в которое мы живём». Но «Уолл-стрит джорнэл» сообщила, что «Таргет» испытывает склад «Симбиотика», а «Волмарт» уже установил несколько штук. Гэхаган допустил что, фирма, которую он назвал «красным» гигантом колы – «Кока-кола» – использует два распределительных центра «Симбиотик». («Было сложно с профсоюзами, но они справились»). Теперь, говорит он, главный конкурент «Коки», «голубой» – «Пепси» – хочет попробовать систему.

«Если кто-то может создать автоматизированный склад и продавать товар дешевле, остальным надо делать то же самое, – сказал Гэхаган. – Покупатели выбирают по цене, поэтому расходы на поставщиков имеют значение. «Волмарт», он создал очень эффективную цепь поставок и поэтому он может предлагать самую низкую цену в своих магазинах, так что всем приходится конкурировать. А теперь вы видите, как это происходит с автоматизацией».

Он заметил, что технологические инновации происходят так или иначе в течение сотни лет. Тракторы заменили ручной плуг, но мы можем производить больше еды. Банкоматы заменили кассиров, но банки по-прежнему нанимают сотни тысяч людей. «Представьте себе телефонный звонок, когда вам нужен был кто-то, кто вставил бы штекер в гнездо, – сказал он. – Работа на коммутаторе считалась хорошей. Каждый раз технология совершенствуется, да, отдельно взятые люди страдают… Но уровень жизни поднялся, я предпочитаю жить в сегодняшнем мире чем в мире без компьютеров, мобильников, в мире без лифтов».

Мы пришли на платформу, откуда мы могли видеть линию, на которой были выстроены роботы, ожидающие вызова. Тем временем один из них зажужжал мотором и сорвался с места как маленькая ракета. Гэхаган посмотрел вниз на эту армию роботов со страстью и благоговением. «Смотря кто следующий придёт в Белый дом, сколько будет зарплата, 15 или 20 долларов в час? – говорит Гэхаган. – Я голосую за 30 долларов в час. Это фантастический маркетинг для нас».

Если полностью автоматический склад по структуре отличается от своего предшественника, как насчёт полностью автоматического завода? Гэхаган подчеркнул, что другие страны используют промышленных роботов более агрессивно чем США. Я видела масштаб во время недавней поездки в Китай. Одним жарким днём я села на автобус в центре Шанхая и направилась на юг вдоль реки Хуангпу, подальше от городских кафе с лапшой и блестящих империй моды. Через полчаса я прибыла к огромному низкому зданию, где на крытой стоянке стояли сотни велосипедов. Внутри меня приветствовал Джерри Вонг, руководитель «Кембридж индастри груп», которая производит телекоммуникационное оборудование – более чем три миллиона единиц в месяц – по заказу таких компаний как «Хуавей», «Нокиа» и «Алкатель-Люцент». Вонг вырос в Пекине, учился на инженера-электрика в Массачусетском технологическом институте, и работал 15 лет в «Белл лэбс». Он открыл компанию в 2005 году. Он производит впечатление возбуждённого гнома с копной чёрных волос, толстыми очками в стиле семидесятых и озорным смехом.

Вонг сидел спиной к стене из десятка экранов, которые отображали разные производственные данные и живое видео с производства, где рабочие – и увеличивающееся число роботов – производили печатные платы. (Я была в поездке он некоммерческой организации под названием «Фонд обмена между Китаем и США). Он быстро продемонстрировал отсутствие сентиментальности, с которой многие китайские бизнесмены подходят в идее автоматизации. «Кембридж индастри груп» пытается заменить как можно больше рабочих роботами, объяснил Вонг. Три года назад или около того, на заводе компании работало 3 500 человек. Два года назад их было 2 500. Сегодня осталось 1 800. За тот же период, с гордостью говорит он, производство компании удвоилось.

«Цена рабочей силы в Китае растёт, удваивается каждые несколько лет, – объясняет Вонг. – Мы обходим эту трудность повышением эффективности благодаря автоматизации». Для китайского бизнеса, говорит Вонг, выгодное производство должно включать в себя промышленную автоматизацию, и делать это надо как можно скорее.

Большинство экономической мощи Китая в последние два десятилетия возникло благодаря его позиции производственного двигателя мира, но в последние несколько лет рост начал замедляться. Китай в принципе никогда не был удобным местом для производства западными компаниями своих кроссовок, футболок и устройств. Основным фактором была дешёвая рабочая сила. С ростом китайских зарплат с каждым годом производство здесь стало менее привлекательным, и китайское правительство тратит огромные ресурсы на превращение страны в мировую столицу автоматизации.

Пока мы одевали халаты, сетки на волосы и тряпочные гамаши для входа в чистую производственную зону, Вонг развивал мысль о необходимости быстрого развития автоматизации в Китае. Не хватает рабочей силы, сказал он, это стало следствием политики «одна семья – один ребёнок». А так как население стало богаче, а стоимость жизни выше, всё меньше людей хотят работать на производстве.

«Мы заставляем все производства полностью автоматизироваться», – сказал Вонг. И работники, кажется, поддерживают идею. «Наверное, они особо не беспокоятся, не так, как во время промышленной революции в Европе, когда они шли и ломали машины. Это было раньше».

«Они всё равно уходят, – говорит живая и откровенная Роза Ху, которая работает в «Кембридже» вице-президентом по маркетингу. – Каждый китайский новый год, почти 80 процентов людей не возвращается. Надо искать других».

Мы прошли через камеру со струёй сжатого воздуха, которая сдула все пылинки и катышки с нашей одежды, и оказались в чистой зоне завода. Ряды ровных белых машин, обслуживаемых рабочими в белых колпаках, похожих на поварские, двигали печатные платы по сборочной линии. Руки роботов за окнами выполняли большинство работы, в то время как смертные выполняли задачи, требующие мелкой моторики, например, установку микрокомпонентов в разъёмы. Время от времени изящная маленькая автоколяска проезжала по ряду, играя Моцарта, чтобы предупредить людей о своём приближении. (До недавнего времени большинство промышленных роботов были ограждены от людей стальными клетками, чтобы защитить рабочих от увечий. Теперь роботы, которые могут работать рядом с людьми, не вредя им стали обычной практикой). Двое рабочих склонились над рабочей станцией и вставляли коннекторы в отверстия на линии печатных плат, прежде чем отправить их в застеклённую камеру, где рука робота спаивала компоненты.

«Раньше этим занимались 13 человек. Теперь у нас только один или два, – говорит Ху, показывая на двух рабочих, мужчину и женщину, оба молодые люди. – Раньше мы использовали людей для пайки. У нас было 63 человека, производящих одно устройство, а в последний год нам было надо только 16».

Печатные платы продолжали движение по автоматической конвейерной ленте. Другие роботы наносили наклейки на коробки, прежде чем группа людей приступала к укладке плат в коробки вместе с упаковочным материалом. «Закрытие коробки по некотором причинам трудно автоматизировать», – сказала Ху, покачав головой.

Каждый раз, когда я спрашивала, что случилось с уволенными сотрудниками, Ху и Вонг уклонялись от вопроса, зная предсказуемое направление моего интереса. Ху настаивала, что рабочие просто найдут другие места, например, в сфере услуг. «Мы уже пережили несколько промышленных революций, и у нас всё ещё есть работа! – сказала она. – Я думаю, что люди, которые не пережили промышленную революцию, не понимают этого. Мир меняется. Вам постоянно надо совершенствоваться, чтобы оставаться на уровне».

Позже в комнате с мониторами наблюдения Вонг показал мне слайд-шоу с историей промышленных революций. Первая фаза началась на рубеже восемнадцатого и девятнадцатого веков, по мнению Вонга, когда стали использовать паровые двигатели, и она проходила в Британии, Франции и Германии. Вторая фаза, начало двадцатого века, познакомила нас с электричеством и центр был в США, Великобритании и Германии. Третья была революцией информационных технологий, начавшейся в 2000-е и сконцентрировавшейся в основном в США, Германии, Японии и Корее. Вонг считает, что Китай должен быть на переднем плане четвёртой фазы, которая сосредоточится на интегрировании роботов и искусственного интеллекта. В конце он вывел слайд, который гласил: «Будущее: «Тёмный завод».

«Вам не нужны рабочие, вы выключаете свет, – объяснил Вонг, хихикая. – Только когда приходит американская журналистка, мы включаем свет».

Стефани Теллекс, инженер-робототехник в университете Брауна, выросла в консервативной католической семье в пригороде Рочестера, который окружает озеро Онтарио, где, как она говорит, «у всех был дом и двор, и не было преступности». Её отец был бухгалтером, её мать – учительницей во втором классе в центре Рочестера. Теллекс заинтересовалась компьютерами ребёнком. Ей отец дал ей старый 486 компьютер под управлением ДОС, когда она училась в институте. Её тётя, программист, дала ей книги с простыми упражнениями по программированию. Теллекс приняли в Массачусетский технологический институт, она планировала получить гуманитарное образование, но её мать сказала, что гуманитарии ничего не зарабатывают. («Один из самых лучших советов, которые я когда-либо получала»). Она получила степень доктора информатики в 2010 году. Она сказала, что «Джетсоны», мультсериал из шестидесятых, помогли зажечь в ней интерес к роботам.

Когда я думаю об искусственном интеллекте, то я думаю о роботе, – сказала она. – Есть одна сцена, когда они вместе пьют смузи, мама и робот, у которого завязаны отношения с семьёй, но в шоу робот слуга. И он может делать всё, что можешь ты».

Когда Винни завершил своё задание по отрыванию лепестков в лаборатории Теллекс, мы сидели в её кабинете. Он сказала мне, что она никогда не думала о политических последствиях в её области, пока не наступили трудные времена перед выборами 2016 года. Ей родители голосовали за Трампа, и она разошлась с ними во мнении о причинах социальных болезней и о том, что могло бы их вылечить. Она встревожилась антииммигрантскими сантиментами трамповской кампании, особенно на фоне того факта, что всю свою взрослую жизнь она провела в окружении исследователей со всего мира. Экономическое неравенство была ведущей темой выборов, и Теллекс начала видеть, что автоматизация была составляющим фактором. Экономика создавала богатство, но почти всё оно уходило богатым. Официальный уровень безработицы упал до 4,2 процентов в США – самый низкий уровень за 10 лет – и экономика растёт, но зарплаты большинства рабочих едва изменились.

В 2015 году экономисты из Принстона Энни Кейс и Ангус Дитон обнаружили удивительную закономерность в данных которые отражали эти линии сбоя в экономике, установив, что уровень смертности среди белых американцев средних лет, не являющихся латино и окончивших только школу, увеличился с конца 90-х. Они считают причиной этого тренда «смерть от отчаяния», связанную с долгосрочной утратой экономических перспектив, в частности для рабочих профессий, и возможными побочными факторами типа злоупотребления опиоидами. Дитон привёл глобализацию, иммиграцию и технологические изменения как возможные факторы, способствующие падению рабочих со средним достатком и соответствующему увеличению неравенства, но отметил, что в развитых странах стагнирующие зарплаты и связанный с этим рост смертности были уникальными для США. «Политическое объяснение имеет самый больший смысл», – сказал он мне. О чём он беспокоится, если этот тренд продолжится? «Как насчёт неожиданных повышений? – сказал Дитон, чудовищно смеясь. – Я имею в виду, я не думаю, что это политически стабильно. Номер с Трампом — это только начало».

Теллекс проводила собственные исследования о причинах неравенства доходов и собрала со своими друзьями целый список академических опросов и новостных статей. Она одержима идеей универсального базового дохода, когда граждане будут получать достаточно денег от правительства на покрытие жизненно важных расходов. Несомненно, как она знает, рабочие не одни, кому нужна такая экономическая помощь. Прорыв, сделанный автоматизацией, не ограничится низкоквалифицированной рабочей силой. Значительные последствия ждут и сектор белых воротничков, а эксперты предсказывают, что профессионалы типа бухгалтеров, врачей, юристов, архитекторов и журналистов все будут конкурировать с всё более совершенствующимися компьютерами в будущем.

Существовали возможности, считает Теллекс, уменьшить эффекты растущего неравенства без унижения иммигрантов или осуждения технологий. «Я одна из немногих людей среди моих друзей, которые регулярно говорят с голосовавшими за Трампа, – сказала она. – Денег хватит на всех, постоянно говорю я им, есть. Они просто не в вашем кармане, они в кармане одного процента. Если бы у нас была правильная прогрессивная налоговая система, это не было бы проблемой. Как робототехник, я чувствую обязанность говорить с этими людьми».

В течение 20 лет, Центр корпоративного развития «Стилкейс» находился в футуристическом здании в форме пирамиды, постройка которого обошлась в более чем сто миллионов долларов. Оно стало достопримечательностью Гранд-Рапидс. Сотрудники, возвращающиеся домой из командировок, с гордостью указывали на него, когда самолёты снижались для посадки в аэропорту имени Джеральда Р. Форда. В 2009 году в разгар финансового кризиса «Стилкейс» покинула здание. Оно стояло пустым до 2016 года, когда туда въехала компания под названием «Свитч». «Свитч» – дата-центр, хранящий данные сторонних организаций, который планирует разместить здесь гигантские серверы для компаний типа «Дисней» и «Ибей».

Дэйв Стинсон, работающий в «Стилкейс», сказал мне, что он часто расстраивается, когда видит здание и вспоминает от том, что оно представляло. «Оно особенно круто по ночам, когда горят огни, – сказал он, в то время как бибиканье погрузчика эхом отражалось на заднем фоне. – Я становлюсь сентиментальным. Это памятник нашему городу. Были разговоры, что его собираются снести. Это будет большая утрата».

После десятилетий на заводе, он много видел уволенных рабочих, чтобы достаточно знать об утратах. Билл Санди, его коллега, пытается посмотреть на эти утраты в перспективе. «Было жалко видеть как они уходят, – сказал он мне, имея в виду волны увольнения коллег. – Некоторые из них, их места были сокращены, потому что на заводе не было столько работы. И компании надо было что-то делать, чтобы выжить. Но трудно не принимать это близко к сердцу, когда теряешь работу. Тебе надо идти домой и сказать жене и детям: «Меня уволили». Я помню, как один инженер сказал: «Я больше тебя не увижу, Билл, меня только что сократили». Было не особо приятно». Он сделал паузу. «По правде говоря, если ты кого-то любишь, ты заботишься о нём. Так много вещей в наших жизнях не поддаются контролю».

Это тоже было малоприятно. Стинсон описал время, несколько месяцев до президентских выборов, когда друг спросил его кого из кандидатов он поддерживает, и он сказал: «Я не голосую за очередного Буша, и я не голосую за очередного Клинтона. Точка». В последний вечер перед выборами он с женой был на акции в поддержку Трампа в Гранд-Рапидс, в сердце штата, где Клинтон собиралась победить без проблем. Более четырёх тысяч человек выстроились квартал за кварталом чтобы послушать выступление Трампа в конференц-центре. Стинсон сказал, что он тем вечером решил голосовать за республиканцев. «То, как я проголосовал, было основано на идее, что мы больше не станем терять работу, мы не принимаем участие в Соглашении о свободной торговле, – сказал он. – Я надеюсь, он выполнит то, что пытался сделать, когда агитировал и это не будет пустыми обещаниями».

Он привык, что политики его разочаровывают. Роботы пока этого не сделали. Стинсон проводил дни в напоминаниях рабочим что они должны делать или пытаясь понять, как бракованные детали проникали в систему. Он привык подходить и точно показывать, как должна входить гайка, или проверить правильно ли она затянута. Теперь ничего этого не нужно. Автоматические машины занимаются всем. «В отличие от необходимости набивать, набивать, набивать, набивать руку, убеждаясь, что сформировалась мускульная память, – сказал он. – Было трудно, было мерзко, было «Я должен всё проверить».

Раньше, когда завод был набит рабочими, они обычно бранились, и Стинсон говорит, что он постоянно имел дело с драмами из их личной жизни – болезнями, враждой и автоавариями. Этого больше нет. Команды маленькие, напряжение меньше. Его самый младший сын 30 лет, работает в другом подразделении завода «Стилкейс». Он бросил колледж, тяжело перенёс смерть деда в 65 лет, и Стинсон говорит, что отправлял его или назад в колледж или в цех пластика. Тем не менее, он говорит: «Он счастлив здесь».

Стинсон говорит, что он тоже счастлив. Он объяснил, что производительность его линии взлетела со 150 ножек для столов в день год назад до примерно 800 ножек в день, и она продолжает расти, что ему нравится. «Слишком много задниц на куче стульев», – сказал он. Когда я спросил, как много новых рабочих наняла «Стилкейс» чтобы справиться с увеличением производства, он сказал, что рабочих в основном перемещают между линиями, чтобы заменить рабочих, вышедших на пенсию. Компания собирается установить ещё две автоматические рабочие станции, чтобы «поддержать этот и будущий рост».

Он глядел на безукоризненно работающий заводской цех, ряды машин, качающихся и стучащих перед своими человеческими слугами, исполняя своего рода танец. Даже если экономика останется сильной и спрос будет высоким, число сотрудников будет снижаться благодаря отсеву, год за годом. «Появилась любая технология, о которой можно только подумать, – сказал мне Стинсон, когда показывал визуальную таблицу. – До следующей недели, когда мы найдём что-то ещё, что можно изменить и сделать лучше». Автоматизация даёт всё больше и больше эффективности, даже когда в определённый момент логика увеличения эффективности дотянется и до него, и его не будет здесь, чтобы оценить её. Однажды завод может погрузиться в темноту. А пока он наслаждается преимуществами работы, которая требует меньше труда.

«Было время, когда я думал, что могу сделать что-то ещё помимо этого, понимаете? – сказал он. – Мне действительно работа нравится больше чем прежде. Теперь я не чувствую себя перегруженным».